Вход на сайт

Наши партнеры

Объединение Германии: взгляд из нового века

В 2002 г. журнал «Молодая гвардия» опубликовал эту статью, которая была написана спустя десять лет после объединения Германии. Прошло еще двадцать лет: событие еще дальше ушло в историю, кое-что можно написать по-другому, но стоит ли менять то, что и так очевидно, тем более что и тогда, и сейчас журнал не так просто найти в библиотеках или в сети.

Объединение Германии: взгляд из нового века. Молодая гвардия. 2002. №5/6. С. 40-67В истории есть события, к которым приходится возвращаться. Обычно принято это делать к памятным датам, чаще к юбилейным: получается актуальнее и в ногу со временем. Юбилей, конечно, настраивает на определенные размышления, но важно дождаться его завершения. Итоги лучше подводить не торопясь, переосмысливая все увиденное, услышанное и записанное. Как у поэта: «Перелистнёшь знакомые страницы, и обожжет открытие огнем…». Какого-либо открытия в нашем повествовании, возможно, читатель и не найдет, но последовательно выстроенные факты сами подскажут, чего нам ждать от того, что кто-то в центре Европы праздновал свой юбилей.

3 октября 2000 года немецкий народ в десятый раз отмечал День германского единства. По той информации, что отложилась в записях, в том числе, и радиопередачам «Немецкой волны», юбилейные торжества в Германии прошли буднично и заурядно, без должной приподнятости и радости по случаю знаменательной даты. Хотя восточным немцам да и западным тоже — сужу по собственным впечатлениям — грех жаловаться на жизнь: достаток на западе не ушел, а на востоке страны его явно прибавилось. То, что дела на сегодня не так уж плохи, подтверждают опросы: 46% граждан на востоке и 70% на западе вполне удовлетворены ходом преобразований.

Но не так все просто и однозначно, если даже на главных торжествах в Дрездене оказался «лишним» Гельмут — «канцлер германского единства». Главной фигурой на празднике был французский президент Жак Ширак, который в объединении Германии в 1990 г. никакого участия не принимал. С Колем обывателю все ясно: всему виной злополучные аферы с «черными кассами», раздутые, кстати, прессой до неимоверных размеров, а ведь брал он не в свой карман, а для партии. Но, видимо, у германского единства есть и иной подтекст. Ошельмованным оказался не только Коль, но и его преемник Вольфганг Шойбле, который, по оценкам авторитетных политологов, сыграл в объединении роль не меньшую, чем канцлер.

А вот пример с другой стороны: из всех восточногерманских партийных функционеров в тюрьме оказался один Эгон Кренц, а ведь именно он «открыл» Берлинскую стену, что стало отправным моментом в достижении единства Германии. За одно это можно было простись ему все имеющиеся «грехи», но нет — суд приговорил его к шести с половиной годам, хотя в отношении других лиц судебные власти ФРГ оказались более снисходительными. Но Кренц, отбывая свой срок, похоже, не очень унывает. Бывший наследник Хонеккера, благодаря знанию русского языка, подвизается в фирмах переводчиком, да и кое-какие связи в России для бизнеса остались, так что владельцы весьма довольны столь ценным кадром.

Если же говорить серьезно, то объединение Германии не рядовое событие, чтобы раз и навсегда забыть его. Исчезновение менее чем за год суверенного государства, каким была ГДР, обладавшая всеми правами субъекта международных отношений и международного права, и спустя десять лет остается неосмысленным. Большинство доступных массовому читателю «исследований» сведены к показу роли генсека и президента СССР М.С. Горбачева, канцлера ФРГ Г. Коля, президента США Дж. Буша (старшего), других политиков, причастных к объединению Германии. Впрочем, главные фигуранты уже давно издали свои мемуары, предоставив историкам разбираться, что соответствует действительности, а что является плодом их измышлений. Особенно преуспел М. Горбачев, для которого «германское единство» стало основной и, надо полагать, доходной темой «воспоминаний». В 1999 г. в Германии к десятилетию падения Берлинской стены вышла его очередная книга «Так это было», появившаяся затем в России. Автор преподносит свое творение как «свободное от предвзятых суждений и домыслов свидетельство из первых уст». В книге М. Горбачев подает себя в качестве «прозорливого политического деятеля», решившего масштабную задачу, которая была не под силу ни Сталину, ни Хрущеву, ни другим советским и западным деятелям. Ничем не прикрытое стремление автора встать в один ряд не с советскими или российскими государственными деятелями, а германскими — Бисмарком, Аденауэром, тем же Колем его, похоже, не коробит. Нет, видимо, не случайно за ним закрепилось звание «лучшего немца». То, что М. Горбачев принимал самое активное участие в объединении Германии — факт бесспорный, но в чем конкретно состоял его «вклад», какую роль он играл в ликвидации суверенного государства, кем был в том процессе, инсценированном правящей мировой закулисой? Каким сегодня, спустя десять лет, видится объединение Германии не в плане остающихся проблем между западом и востоком, «осси» и «весси», а в ходе самого процесса, оказавшегося столь стремительным и быстротечным, что большинство немцев, да и не только их одних, не успели задуматься над вопросом: «А что же все-таки происходит?»

В Германии «воссоединение страны» остается одной из самых популярных тем, достаточно посмотреть список издаваемой литературы. Наиболее значимые из книг — «История германского единства» в четырех томах, где первый том посвящен канцлерству Г. Коля и почти двухкилограм­мовый том документов из архива ведомства федерального канцлера. В нем под номером «один» идет телефонный раз­говор канцлера Коля с президентом США Бушем от 30 мая 1989 г.; а следующие «три документа» — телефонные пере­говоры с Горбачевым в июне 1989 г. Коль знал, что «ключи германского объединения находятся в Кремле», потому и оказывал особое внимание Горбачеву. Несмотря на обилие литературы, многие сюжеты объединительного процесса до сих пор подвергнуты умолчанию. Так, в указанном сборнике мало документов из Министерства иностранных дел, более того, как заявил при представлении книги X. Тельчик — заведовавший департаментом в ведомстве федерального канцлера, в свое время МИД ФРГ не предоставил записей шести встреч между Геншером и Шеварднадзе.

Надо понимать, тайны до сих пор остаются. Но главная «тайна» немцами была раскрыта давно. Речь идет о связи перестройки в СССР и объединения Германии. Вот одна из первых книг на эту тему: автор В. Зейферт «Немцы и Горбачев: совпадение интересов», увидевшая свет еще в 1989 г. Автор констатирует: «Реформистская политика Горбачева ставит под вопрос существование сталинской системы в ГДР и ее сталинского руководства» и далее более определеннее — «шансы на объединение Германии возросли, впервые с 1945 г. немцы как нация становятся субъектом, а не объектом политики». Еще одна книга: «Горбачев и германское единство: высказывания ведущих российских и немецких участников», где рефреном идет — без Горбачева не было бы германского единства. Даже его ярый оппонент В. Фалин признает: «Если смотреть глазами немцев, то Горбачев сыграл выдающуюся роль, а если из России — то картина иная». Георгий Шахназаров, близкий советник Горбачева, после прочтения книги В. Фалина «Конфликты в Кремле» не удержался от реплики: мол, автор, по сути, изображает генсека «предателем», «агентом, выполнявшим задание по разрушению всего и вся». М. Горбачев, конечно, не был в штате ЦРУ, но к реализации внешнеполитических целей США — вспомним книгу Н.Н. Яковлева «ЦРУ против СССР» — имел отношение.

«Вклад» инициатора перестройки в процесс германского объединения требует всестороннего рассмотрения. Чем он был продиктован и на чем основывался? Помощники и советники генсека, в частности А. Черняев, пытаются убедить нас в том, что действия Горбачева были основаны на всестороннем знании германской проблемы, ее научной проработке с привлечением ведущих специалистов. Но этого как раз и не было. Вот что сообщает В. Дашичев, принимавший непосредственное участие в решении германского вопроса с советской стороны: «Ни Горбачев, ни правящая политическая элита, ни советское общество не были готовы к такому повороту дел ни психологически, ни концептуально». Потому и твердили, что впереди еще «сто лет», а там посмотрим… В конце ноября 1987 г. состоялось первое и, похоже, единственное заседание научно-консультативного комитета при Управлении социалистических стран МИД, на котором был поставлен вопрос о возможном воссоединении Германии, но его рекомендации не были приняты. Только осенью 1989 г. советское руководство стало «вникать» в германскую проблему. При этом генсек повел фактически двойную игру: Хонеккеру и его преемникам обещал поддержку в защите ГДР, Колю и Геншеру уступал одну позицию за другой, действуя, как никудышный игрок за карточным столом.

Западногерманская сторона в 80-​е годы была готова к решающему сражению за единство, имея если не план, то, во всяком случае, четкое понимание целей и задач в решении германского вопроса. Советское руководство, а также большинство специалистов по Германии явно недооценили возможности правых консервативных партий ХДС/​ХСС, которых традиционно именовали «буржуазными», «реакционными» и «реваншистскими», игнорируя тем самым наличие у них широкой социальной базы. Вовсе не случайно эти партии на своей родине именовались «народными». Немало претензий можно предъявить советской германистике, «закрывшей» еще в 60-​е годы германский вопрос как научную проблему. Иное дело в ФРГ. По мнению К. Кайзера, директора научно-исследовательского института Германского общества по вопросам внешней политики — одного из ведущих «мозговых центров» ФРГ, — с «первых дней существования Федеративной Республики немецкое един­ство было основной целью нашей внешней политики». Однако во времена Аденауэра эта цель оставалась недостижимой. После объединения среди немецких политологов пошли споры: вела или не вела политика Аденауэра к единству страны? Вопрос непраздный. Если первый бундесканцлер не добивался германского объединения, то, как пишет автор объемной биографии Аденауэра X. Келлер, он несет вину за те «страдания», что испытали восточные немцы за годы коммунистического режима. Никем не оспаривается, что Аденауэр приложил немалые усилия для единения ФРГ с Западной Европой, что принесло реальные плоды, но его восточная политика оказалась безуспешной. Кое-кто утверждает, а для этого есть основания, что Аденауэр, будучи сам с Рейна, не любил восточную Германию и был даже «рад», что она отпала. Дело все же в ином. Аденауэр, ставший канцлером в возрасте 73 лет, лучше многих иных политиков сумел разобраться в послевоенной ситуации, отбросив надежды на скорое воссоединение страны. Для себя он сделал четкий вывод, которому следовал до конца своей жизни: в расколе Германии виноват Советский Союз, а, значит, эта страна всегда будет препятствием на пути к германскому единству.

7 февраля 1952 г. Аденауэр заявил: «Я думаю, что мы сможем осуществить воссоединение Германии только с помощью трех западных союзников, но никак не с помощью Советского Союза… Невозможно вернуть Берлин и восточную Германию, если не будет единой Европы». Несколько позже канцлер попытался шире обрисовать ту ситуацию, при которой, как он считал, станет возможным достижение германского единства. Так, 5 марта 1952 г. в беседе с Е. Фридлендером он сказал: «Когда Запад станет сильным в такой степени, что для Советского Союза станет ясно, что агрессия с его стороны обернется огромным риском для него самого, он пойдет на переговоры, которые, принесут освобождение от порабощения не только советской зоны, но и всей Восточной Европы».

Обратим внимание, что эти высказывания сделаны накануне появления известной сталинской ноты от 10 марта 1952 года. В последнее время к сталинским внешнеполитическим инициативам 1952 – 1953 годов вновь возник интерес, подогреваемый некоторыми российскими историками. Так, в «Шпигеле», а затем в «Цайтшрифт фюр гешихте (январь 2000-​го) В.К. Волков опубликовал материалы 11 бесед Сталина с Ульбрихтом, Пиком, Гротеволем и другими восточногерманскими руководителями, состоявшихся в 1945 – 1952 годах. Комментарии историка сводятся к тому, что Сталин, давая советы и рекомендации по строительству социализма, вовсе не думал об объединении Германии, и его нота от 10 марта 1952 г. не более чем «пропагандистский трюк». Утверждение, скажем прямо, не новое. В опубликованных «беседах», если они подлинные, действительно есть рассуждения о возможности социализма немецкой земле, но о чем должен был говорить коммунист Сталин с коммунистами Ульбрихтом и Пиком? О рыночной экономике? Но не с Эрхардом же он встречался. К тому же, в «беседах» есть немало критических замечаний. Сталин явно сдерживал ретивых коммунистов-интернационалистов, мыслящих узко и зачастую своекорыстно. Ему, Сталину, приходилось думать глобально: о прочности послевоенного мира, об отношениях с Западом, о том, как выжить в начавшейся «холодной войне», не уронив достоинства державы-победительницы. Он не стремился к конфронтации, но и уступать Западу, а тем более быть у него в услужении, не собирался.

Директор современной истории Инсбрукского университета Р. Штайнигер, используя многочисленные документальные материалы (в его монографии помещено более 140 документов), указывает на серьезность намерений Сталина. Автор обоснованно считает, что сталинская нота от 10 марта 1952 г. и последующие предложения открывали возможность для иной альтернативы в германском вопросе, отказ от них — закреплял раскол. Именно по этой причине западным державам и Аденауэру потребовались немалые усилия, чтобы нейтрализовать советские инициативы. Существовавшая на тот момент ситуация не отвечала их интересам. По Аденауэру, германский вопрос должен был разрешиться в иной обстановке, причем с наибольшими «приоб­ретениями» для Германии. Фактически первый бундесканцлер уже тогда увязывал решение германского вопроса с пересмотром итогов Второй мировой войны. Аденауэр считал, что Советский Союз не готов длительное время поддерживать мирные отношения с Западом (канцлер в своих мемуарах ссылается на исторический опыт взаимоотношений России и Запада) и, следовательно, было бы лучше, если бы СССР «ушел из Европы». Согласимся, что ситуация 19891990 гг. оказалась близко к той, что пытался обрисовать канцлер в своих высказываниях. Факт бесспорный: в конце 80-​х гг. политика Советского Союза отвечала интересам Запада, в ином случае тогдашние лидеры Рейган, Буш, Тэтчер, Коль не заявили бы о своей поддержке перестройки М. Горбачева. Аденауэр, конечно, не мог предвидеть распада СССР, но он был свидетелем серьезных кризисов в социалистических странах и роста противоречий между ними. Безусловно, то, что произошло в 1989 г. в. Восточной Европе — мгновенный крах реального социализма — находилось за пределами представлений первого бундесканцлера, но именно подобный исход был наиболее желателен для его наследников.

Германский вопрос никогда не уходил в ФРГ из большой политики и повседневности. В 80-​е гг. в ФРГ наблюдался всплеск литературы по германо-германским отношениям. Исследователи напрямую связывали это с возвращением в октябре 1982 г. к власти ХДС/​ХСС, для которых германский вопрос являлся «ядром» их политической деятельности. «Это федеральное правительство вновь сделало преодоление раскола Германии реалистической целью своей политики… — писал в 1984 г. Г. Винделен, министр по внутригерманским отношениям. — Европа не кончается на Эльбе и Верре. Разве Дрезден, Бреслау, Оппельн, Прага, Варшава и Будапешт не входят в Европу? Ответ напрашивается сам собой. Однако он вновь заставляет нас сознавать: расколота не только Германия, Европа тоже разорвана».

Чем повеяло от этих высказываний? «Реваншизмом»? Да, именно так именовали подобные заявления от «союзов изгнанных» и разных «землячеств». Сегодня, после распада СССР, когда десятки миллионов русских остались за пределами России, когда ее исконные территории, обильно политые русской кровью, ушли в «эсэнговые государства», мы должны иначе посмотреть на явление называемое «реваншизмом». Надо отдать должное западногерманским консерваторам, они настойчиво ставили вопрос о германском единстве, решительно прибегали к таким понятиям как «народ», «нация», «государство», «отечество», «порядок», не особо страшась, что кто-то увидит в этом возвращение к тоталитаризму. Немцы не затыкают уши, когда звучит гимн ФРГ — «Германская песня» Гофмана, служившая гимном в третьем рейхе (известную строку «о величии Германии» не поют, но кто о ней не помнит?).

Разумеется, «реваншизм» как таковой присутствовал в Западной Германии, при желании его можно было отыскать в любом «слете» судетских немцев или изгнанных из Силезии, Померании и Восточной Пруссии. Но следует отделять лозунги от реальной политики. Приведем высказывание Г. Коля по этому поводу из «Франкфуртер альгемайне цайтунг» (1984, 30 июля): «Каждому из стран восточного блока, которые приезжают к нам, я неустанно заявляю: пусть он мне укажет на реальных реваншистов, пусть он мне их назовет. Нигде в нашей стране я не вижу признаков реваншизма. Конечно, там имеются крошечные, крикливые группки. Но это, как правило, уже дело не политики, а случай для медицины». У нас же даже самое маломальское проявление «национальной гордости великороссов» тут же клеймится самом верху как «сползание к фашизму».

В ФРГ, как уже отмечалось, внимательно следили за перестройкой в СССР и странах восточного блока, готовясь к практическому решению германского вопроса. Для этого существовала солидная правовая, политическая и организационная база. В правовом отношении был закреплен тезис о сохранении правоспособности за германским рейхом, несмотря на капитуляцию Германии в 1945 г. «Новая политика» канцлера В. Брандта поколебала значимость этого тезиса, но по настоянию ХДС/​ХСС Консти­туционный суд ФРГ от 31 июля 1973 г. продлил его существование.

При канцлере Г. Коле заметно активизировалась деятельность «рабочего штаба по германской политике», созданного еще в 1977 г. Для разработки внешнеполитических инициатив были привлечены значительные ин­теллектуальные силы: известные историки К. Брахер и К. Хильдебранд, руководитель Алленсбахского института демоскопии Е. Ноэль-Нойманн, другие специалисты и эксперты. К.-Р. Корте, детально анализируя канцлерство Коля в первом томе «Истории германского единства», показывает наличие внушительного аппарата, работавшего на объединение страны. С 1987 г., как правило, раз в месяц — в первый четверг — проходили заседания специальной группы. Участники, а среди них были министры Шойбле, Ви­льямс, Хенниг, представитель федерального правительства в Западном Берлине Бергер, называли эти заседания «завтраком из германской политики», на них обсуждались и готовились материалы о положении нации в ГДР, которые затем попадали на стол канцлера. Сами эти послания о «положении нации в разделенной Германии» также заслуживают внимания (у нас после распада СССР ничего подобного даже близко не было). С первым «посланием» 3 марта 1968 г. выступил канцлер К. Кизингер (ХДС), выполняя, кстати, решение бундестага от 28 июня 1967 г., принятое всеми партиями бундестага. Г. Коль семь раз выступал с посланием о «положении нации в разделенной Германии» — последний раз 8 ноября 1989 г. — накануне падения Берлинской стены. Вряд ли это было простым совпадением.

Посмотрим, как складывались отношения Горбачева и руководства СЕПГ. Ни для кого не было секретом, что существование ГДР обеспечивалось немалой советской помощью. Уместно привести высказывание Л. Брежнева, произнесенное им в августе 1970 г.: «Эрих, я скажу тебе открыто, никогда не забывай: ваша власть без нас, без Советского Союза, не может существовать. Без нас нет ГДР». Да, раскол Германии порождал конфронтацию, но он же предохранял от реальной угрозы. За Берлинской стеной было спокойней и Востоку, и Западу. В начале июля 1989 г. в Бухаресте состоялось заседание ОВД на высшем уровне, на котором Горбачев заявил, что «доктрина Брежнева» о совместной защите социализма «мертва». Впрочем, венгры и поляки уже ее похоронили сами. Ночью после первого заседания Хонеккер, сославшись на болезнь, покинул Бухарест и вернулся в Берлин, оставив за Эгона Кренца — официального наследника и преемника. Для опытного Хонеккера было ясно, куда ведет перестройка и ее родные сестры — «гласность» и «демократизация». В июне 1989 г. он был в СССР, ездил в город своей молодости — Магнитогорск и воочию убедился, чем обернулись горбачевские реформы для советских людей. Своими впечатлениями поделился в юбилейные дни — в ГДР отмечали 40 лет. Раздраженный громогласными возгласами демонстрантов «Горби, Горби!» и нотациями присутствовавшего на «празднике» Горбачева, не выдержав, Хонеккер сказал: «Недавно я побывал в Магнитогорске. Городские власти пригласили меня совершить небольшую экскурсию, посмотреть, чем люди живут. Сам я воздержался от экскурсии, а вот сопровождавшие товарищи съездили. Вернувшись, рассказали, что в магазинах на полках даже соли и спичек нет». После этих слов, как пишет В. Фалин, установилась тишина. Следующая фраза не была произнесена, но ее услышал каждый: «И вот те, кто довел до ручки собственную страну, напрашиваются к нам в учителя». И все же оставшемуся верным марксизму-ленинизму и пролетарскому интернационализму Хонеккеру и в дурном сне не могло присниться, что советское руководство «сдаст» ГДР и его лично империалистам. Шеварднадзе как-то сказал, что «советское руководство списало ГДР где-то в 1986 г.». Но этим словам нет веры. В них стремление задним числом обелить себя, ибо «сдавать» ГДР начали без всякого на то решения после разгрома громыкинских кадров в МИДе.

Юбилея не получилось. Получились проводы ГДР. Для престарелых функционеров СЕПГ зловеще прозвучал горбачевский афоризм: «Того, кто опаздывает, наказывает жизнь». Участь Хонеккера была решена. Его судьба оказать печальной и неизвестно, когда еще его прах из далекой Чили обретет спокойствие на родной немецкой земле, Преемником, как и ожидалось, стал Э. Кренц. Через две недели после своего избрания он едет в Москву, где 1 но- 1989 г. встречается с Горбачевым. Тщетно искать в воспоминаниях Горбачева описание этих встреч. Но вот рассказал в своих воспоминаниях Г. Коль. 26 октября 1989 г. состоялся его первый разговор с Э. Кренцем. Канцлер спросил, чем он может помочь в столь трудное для восточногерманских граждан время, посоветовал быстрее урегулировать проблему с беженцами, пойдя на расширение свободы передвижения.

О своем разговоре с Кренцем канцлер рассказал Горбачеву, явно стремясь вбить клин между новым руководством ГДР и генсеком КПСС. Коль сказал, что «Кренц хочет идти своим путем, отличным от Польши, Венгрии или СССР». Горбачев, верный себе, промолчал, но Коль понял, что Эгон Кренц «не является его человеком». Эгон Кренц был опытным функционером и, оставаясь во главе партии и государства, мог помешать ликвидаторам ГДР. Поэтому и оказался временщиком.

До сих пор много споров вокруг падения Берлинской стены: кто отдал соответствующее распоряжение, как и когда прореагировала советская сторона, какую позицию заняли западные державы? Наиболее объективными можно считать публикации И.Ф. Максимычева, заведующего сектором Института Европы РАН, доктора политических наук — «многолетнего певца советско-германской дружбы» (так о нем отзывались в прессе ФРГ). Он действительно проработал достаточно много лет в ГДР и, как пишет сам, оказался в «центре политического урагана», бесследно унесшего целую страну. По его мнению, «падение Стены не было спланировано заранее, оно произошло спонтанно вследствие переплетения целого ряда закономерных, но не связанных между собой эпизодов». Однако, когда пристальней всмотришься в эти так называемые «эпизоды», то начинает проступать вполне определенная связь. Журнал «Шпигель» в 1989 г. в нескольких номерах напечатал хронику «Сто осенних дней», из которой видно, что события развивались с четкой определенностью и заданностью. Отметим, прежде всего, нараставшее с 1989 г. давление на границы ГДР. Так, если в январе 1989 г. число нелегальных беженцев из ГДР в ФРГ составило всего 889 человек, то в октябре уже 26 426 человек, а общее число с января по октябрь — 65 257. Это без учета тех граждан, которые устремились на запад, получив под разными предлогами разрешение на легальную поездку.

По данным, взятым из журнала «Немецкий архив» (1991. 24), общее число «исхода» составило более ста тысяч. Организующей и направляющей стороной в «исходе» стали власти ФРГ, развернувшие беспрецедентную пропагандистскую кампанию. Всем беженцам были обещаны всевозможные блага: жилье, работа, машина. Впрочем, все это, хотя и иного качества, граждане ГДР имели и рванули на запад отнюдь не за колбасой и колготками, как писали у нас некоторые «германисты». Стена она и есть стена, а восточногерманской молодежи захотелось свободы.

Когда на территории Венгрии стали скапливаться тысячи беженцев, то правительство Коля приложило максимум усилий, чтобы пробить брешь в границах Варшавского Договора. 25 августа 1989 г. в Бонне состоялась секретная встреча Коля и Геншера с премьер-министром Венгрии М. Неметом. В Венгрии полным ходом шел демонтаж реального социализма, и договориться со старым историческим союзником оказалось нетрудно. Немет заверил Коля, что его страна, идя по пути демократизации, не собирается возвращать беженцев обратно в ГДР и откроет для них границу с Австрией. Для того чтобы сгустить краски, Немет поведал канцлеру, что якобы Хонеккер с Чаушеску могут предпринять определенные меры против Венгрии, особенно опасен Чаушеску, которого венгерский премьер назвал «психически больным человеком». Для того чтобы венгры «не передумали», им был обещан кредит 500 млн. дойчмарок.

Отметим, в Будапеште, видимо, вспомнив о событиях 1956 г. запросили мнение Москвы, откуда дали «добро». 10 сентября 1989 г. Венгрия открыла границу с Австрией. Через два дня правительство ГДР послало ноту протеста Венгрии, но она осталась без последствий. В этот же день правительство ФРГ послало венгерскому правительству телеграмму со словами солидарности за проявленную инициативу. Одно это уже провоцировало граждан ГДР на исход из собственной страны. Немудрено, что власти ГДР, оставшись в одиночестве, не могли сдержать натиск западногерманских политиков, которые действовали без оглядки на существовавшие договоры и соглашения.

Кренц, которому так и не удалось завоевать доверие улицы — массовые демонстрации протеста проходили чуть не ежедневно, — решил отдать распоряжение об открытии «прохода» непосредственно в Западный Берлин для граждан, которые намеревались уехать в ФРГ на постоянное место жительства. Тем самым становился ненужным проезд этих лиц через третьи страны. Так как это решение касалось Западного Берлина, то власти ГДР поставили в известность советскую сторону. Шеварднадзе на словах не возражал. Что касается Горбачева, то он в те дни демонстративно самоустранился от германской проблемы. Следует иметь в виду, что к этому времени между Горбачевым и Колем установились доверительные отношения, без учета которых нельзя рассматривать падение Стены.

8 ноября 1989 г. в советском посольстве в Берлине состоялось обсуждение ситуации в свете предполагаемых шагов руководства ГДР. Прозвучали разные мнения, но, в конце концов, решили, что ГДР суверенное государство и сама должна отвечать за свои действия. С тем и отправили телеграмму Шеварднадзе. Утром 9 ноября советский посол Кочемасов напомнил сотрудникам, что власти ГДР ждут официального ответа из Москвы. Однако из Москвы так ничего и не последовало. Кочемасову не удалось связаться ни с Горбачевым, ни с Шеварднадзе, ни с Шахназаровым. Все оказались заняты в этот день более неотложными делами.

Вечером, когда еще шли заседания политбюро СЕПГ, решение о «дырке в границе» было принято (Кренцу пришлось все же сказать, что оно согласовано с Москвой). Он же поручил Г. Шабовскому озвучить его на пресс-конфе­ренции, которая началась в 18 часов. Дальше последовала полная неразбериха. Шабовский не был заранее ознакомлен с текстом постановления, более того, его окончательный вариант существенно отличался от первоначальных планов. Вместо того, чтобы разрешить выезд только тем, кто вознамерился перебраться в ФРГ на постоянное место жительства, свободный выезд предоставлялся всем желающим и на всем протяжении границы ГДР, включая границу с Западным Берлином. Именно это и прозвучало из уст Шабовского. На безобидный вроде бы вопрос итальянского журналиста: «Когда это можно сделать?», партийный функционер несколько раз зачитал то место в постановлении, где говорилось, что «все службы готовы уже сегодня к его выполнению». Естественно, что у людей, смотревших этот репортаж, сразу возник интерес, — действительно ли граница стала прозрачной? Буквально через час у КПП стали скапливаться толпы народа, сдержать которых было уже невозможно. Только за ночь в Западном Берлине побывало около 60 тыс. граждан ГДР. Оттуда, правда, меньшим потоком, просачивались западноберлинцы. Стена пала. «Повезло» немцам на дату — 9 ноября. В 1918 г. в этот день свергли кайзера в начавшейся Ноябрьской революции. 9 ноября 1923 г. — знаменитый «пивной путч», который Гитлер назвал началом подлинной «национальной революции». На этот же день в том же году, как гласят недавно опубликованные документы, Коминтерн «назначил революцию в Германии», оговорив, правда, что Красная Армия «подойдет позднее». В 1938 г. на 9 ноября пришлась «хрустальная ночь», когда запылали синагоги и было убито десятка три евреев. Это событие, несмотря на свою нео­рдинарность, также в контексте революционной германской истории. И вот снова — 9 ноября 1989 г. — «мирная гражданская революция» в ГДР.

Располагая на сегодня обширными материалами о прошедшем, нельзя не предположить, что в реалии разыгрывалась сложная комбинация. Кренца подозревают в том, что он сознательно пошел на открытие границы, ибо только такой шаг вынуждал СССР на активные действия по защите ГДР. Он, конечно, знал, что еще до падения Стены Горбачев не раз говорил, что СССР «не желает повторения событий 17 июня 1953 г.». Иными словами, наша военная группировка будет пассивной, как бы ни разворачивались события. Особенно зорко за этим следил Шеварднадзе, который, по словам Максимычева, буквально приказал военным «не шевелиться» и «не высовываться», хотя те таких поползновений, похоже, и не предпринимали. Что касается частей Национальной народной армии ГДР, то отдельные из них в ту ночь были приведены в состояние повышенной боеготовности. Высказывалось предположение, что Кренц 9 ноября мог напрямую (он хорошо говорил по-русски) сам связаться с Горбачевым и что-то там обговорить. Если строились расчеты, что Горбачев пойдет на обострение отношений с Западом, то в этом он ошибался, хотя какие-то туманные заверения в «духе Горбачева» о «поддержке» Кренц мог получить.

10 ноября Кренцу передали телеграмму от Горбачева: «Все сделано совершенно правильно. Так держать — энергично и уверенно». Вообще-то, анализ телефонных переговоров, состоявшихся в промежуток с 9 по 11 ноября, представляет интерес. Звонки шли постоянно. Главных фигурантов лихорадило. Вдруг прокол, вдруг кто-нибудь «зашевелится», выйдет за рамки сценария. В реальном времени действовал лишь один человек — Гельмут Коль. Существовали опасения, что канцлер может «перегнуть палку» в сторону национализма и «процесс» выйдет из-под контроля. Прервав визит в Польшу, вечером 10 ноября Коль был в Западном Берлине, где выступил на митинге с речью: «В этот счастливейший, но также и трудный ас в истории нашего народа… будем действовать осмотрительно и разумно. Разум подсказывает, радикальные призывы и голоса не приведут к успеху… Пусть будет «Германия, пусть будут единство, права и свобода. Да здравствует свободный немецкий Фатерланд! Да здравствует свободная, единая Европа!» Рядом, не стыдясь своих слез, стоял патриарх социал-демократов Вилли Брандт, на которого падал отблеск небывалого события. На какое-то время Коля отвлекли: звонили от Горбачева. Генсек интересовался — держится ли ситуация в Берлине под контролем, нет ли провокаций в отношении советских учреждений. Канцлер заверил: все под контролем, никакого восстания не предвидится, люди мирно празднуют торжество. В свою очередь, Горбачев еще раз подтвердил, что советские части не будут вмешиваться в события.

В тот же день в десять вечера последовал звонок канцлера М. Тэтчер. Коль предполагал, что разговор будет тяжелым, но возражений не последовало. Премьер-министр Великобритании заявила, что она уже «в курсе». Через полчаса звонок за океан — президенту Бушу. Президент США воспринял весть о падении Берлинской стены «с радостью» и пожелал успеха канцлеру в дальнейшем. Утром 11 ноября (приходилось брать во внимание возраст) — звонок Миттерану, который сказал, что положение может осложниться, проблемы только начинаются, но он «хочет вместе с немецким народом пережить этот великий момент в истории». Таким образом, Запад поддержал Коля. Там, видимо, посчитали, что падение Стены — это еще не объединение Германии. Не забыл Коль и Кренца, которому ничего не оставалось делать, как заявить, что «падение Стены является проявлением политики обновления».

Через два часа последовал, наконец, звонок Горбачеву. Среди прочего в разговоре было сказано, что ФРГ не заинтересована в усугублении хаоса в ГДР. После такого зондажа был возобновлен визит в Польшу, где были явно напуганы переменами в соседней стране. Коль не стал скрывать от поляков появившуюся возможность объединения Германии, заявив, что это не станет повторением «национального государства в стиле XIX века». Синица была уже у него в руках, оставалось заполучить журавля… В те дни председатель КГБ СССР В. Крючков докладывал Горбачеву: в ГДР устанавливается двоевластие, ФРГ, ее правительство и партии, средства массовой информации ведут себя на территории республики как у себя дома. Процесс пошел…

Кренц, как и ожидалось, далее был не нужен. Причем его падение случилось при очень любопытных обстоятельствах. 2 декабря 1989 г. на Запад бежал видный член ЦК СЕПГ Александр Шальк-Голодковский. Шальк был влиятельной фигурой. Именно он «добывал» валюту для партии и имел прямые сверхсекретные связи с рядом высокопоставленных политиков из ФРГ (о делах Шалька не ведал даже Маркус Вольф — многолетний шеф внешней разведки ГДР). Так, Шальк не раз устраивал охоту для Штрауса, причем не где-нибудь, а в угодьях Хонеккера. Хотя «мерседес» Шалька имел постоянный пропуск в ФРГ, побег все же удался не сразу. В Западном Берлине его по настойчивой просьбе органов ГДР задержали, продержали несколько недель, но обратно все же не выдали.

Для Шалька деньги давно значили куда больше, чем постулаты коммунистической идеологии о верности марксизму-ленинизму, и оставаться на тонущем корабле, в положении которого оказалась ГДР, он явно не собирался. Как бы то ни было, этим предательством руководство страны оказалось скомпрометировано, и ЦК СЕПГ в полном составе подал в отставку. Кренцу, естественно, пришлось уйти со всех постов. Самое интересное в этой истории то, что благодаря «коммерческой деятельности» Шалька ФРГ получала до 1992 г. прибыль в размере одного миллиарда марок.

8 декабря 1989 г. начал свою работу последний, чрезвычайный съезд СЕПГ. Руководство партии, которая получила вскоре название ПДС — Партия демократическое социализма, доверили возглавить 41-​летнему Грегору Гизи. Вечером 10 декабря по окончании первого этапа проходящего съезда, Гизи позвонил Горбачеву, который заявил, что «СССР будет поддерживать ГДР в рамках ранее конкретных соглашений, развивать с ней всесторонние связи и отношения» и т. д. «в духе Горбачева». Надо было притупить остроту ситуации. Гизи, в свою очередь, рассказал о выступлениях на съезде, о прозвучавших призывах «крепить дружбу с СССР» и решительной борьбе за сохранение «государственности и суверенитета ГДР». Гизи обратился к Горбачеву с просьбой о скорейшей встрече с ним в ближайшее время.

На съезде ПДС был А Н. Яковлев, который позднее рассказывал, что ПДС «обновляется, демократизируется и по-прежнему с открытым и честным сердцем стремится к продолжению дружбы с СССР». Так-то оно так, но вот то, что честных немецких коммунистов буквально водили за нос, Горбачев, ни Яковлев, конечно, не говорили. Спустя несколько дней Гизи вновь разговаривал с Горбачевы по телефону и попросил генсека «поделиться мыслями о германском объединении», на что тот ответил: «… Продвигать эту идею и говорить об объединении Германии — это опасно». Явное стремление не выпустить начавшийся процесс из собственных рук и рук более выгодных, чем Гизи и ПДС, партнеров.

Но кто такой Грегор Гизи? Откуда он взялся? Кого вынесла наверх очередная «ноябрьская революция»? Вот несколько сведений о нем из книги «Революция и трансформация в ГДР Г989/​90», изданной в Берлине в 1999 г. Среди ее авторов есть и «бывшие», то есть гэдээровские функционеры, чиновники и исследователи. В статье, где анализируются отношения между партийным руководством КПСС и СЕПГ/ПДС, отмечается, что взлет Гизи — это своего рода «спектакль», когда малоизвестный человек в мгновение ока возносится на рушившуюся, но пока еще остававшуюся вершину власти.

Родившийся в год образования ГДР в еврейской семье, Гизи стал, следуя традиции, юристом. В 1988 г. он возглавил берлинскую коллегию адвокатов, участвовал в защите гэдээровеких диссидентов, что принесло ему некоторые дивиденды «борца с тоталитарным режимом». 3 декабря он стал членом временного комитета по обновлению СЕПГ, возглавив комиссию по расследованию должностных злоупотреблений и коррупции среди бывших членов руководства компартии. 4 декабря впервые принял участие в массовом митинге на Александерплац и выступил там с речью, призывая к перестройке, гласности и демократизации, то есть к тому, что никак не выговаривалось у Хонеккера. 9 декабря Гизи избирают председателем СЕПГ. Так в ответственейший момент в истории ГДР правящую партию возглавил срочно найденный выдвиженец.

В 1998 г. вышла в свет книга бывшего президента США Дж. Буша и его советника по безопасности Б. Скоукрофта «Трансформированный мир», не переведенная до сих пор на русский язык (книга издана в России в 2004 — Б.П.). А жаль. В ней масса сведений и фактов, не очень приятных Горбачеву, но поучительных для нас. Буш пишет, что советскому лидеру постоянно изменяло чувство политической реальности, он не понимал истинного положения в странах Восточной Европы. Похоже, здесь он пытался насаждать «маленьких Горбачевых», которые будут неведомыми никому способами проводить какие-то преобразования. Вот таким «маленьким Горбачевым» и явился Гизи.

В начале февраля 1990 г. состоялась его поездка в Москву. Она ничего не значила. «Горби» эта фигура вполне устраивала. Что-либо решать в области экономики, большой политики, разрабатывать и принимать какие-то важные партийные решения Гизи явно не собирался. А ведь по опросам в ноябре 1989 г., 86% восточногерманских граждан высказывались за социализм и лишь только 5% соглашались с возвратом к капитализму, еще 9% поддерживали идею третьего пути». С таким электоратом можно было работать. Впрочем, строго судить Гизи вряд ли стоит. Во многом благодаря ему ПДС вписалась в политический ландшафт объединенной Германии, стала партией бундестага, заимев там свою фракцию. Но за десять лет потенциал оказался исчерпанным, а следовать и дальше за Гизи к социал-демократии в ПДС, похоже, отказались.

И все же определяющими в решении; германского вопроса были отношения между Колем и Горбачевым. А. Черняев, помощник генсека по международным вопросам, написавший горы воспоминаний о перестройке и своем шефе, считает, что правительство Коля не спешило с германским вопросом, так как сам канцлер позже многих западных политиков пошел на контакт с Горбачевым. Да, Коль позже, чем Тэтчер, Рейган или Миттеран, встретился с Горбачевым, но следует учитывать международный фактор. ФРГ, сыгравшая заметную роль в размещении американских ядерных ракет средней и малой дальности, ставшая в 80-​е гг. главным партнером США в Европе, не могла и не собиралась проявлять собственную инициативу в отношениях СССР. Только когда президент Р. Рейган задал общее направление в политике Запада по отношению к Горбачеву и перестройке, правительство Коля и сам он лично пошли на сближение. Что касается германского вопроса, то не следует связывать его с одним Колем. Тот же Черняев подчеркивал, что на протяжении 1986 – 1988 гг. с немцами Горбачев встречался чаще и больше, чем с кем-либо другим. Первый визит Коля в Москву состоялся 24 – 27 октября 1988 г. Официальные материалы об этом визите были опубликованы. В своих мемуарах Коль отмечает, что на слова об «открытости германского вопроса», Горбачев употребил свои известные обороты о «реалиях послевоенного мироустройства», о том, что «историю нельзя переписать», но добавил, что ему «понятны чувства немецкого народа». Было заметно, что немецкая сторона изменила тональность в изложении германского вопроса. Главное для немцев — снять с него всякие ассоциации с реваншизмом, добиться, чтобы партнер по переговорам не отказывался, не уходил в сторону от обсуждения данной проблемы. Характерной, чертой Горбачева как раз и была тяга к рассуждениям. До сих пор помнятся его слова: «Главное не заболтать перестройку!», и первый показывал пример пустословия. Для Коля это не осталось незамеченным.

12 – 15 июня 1989 г. состоялся ответный визит Горбачева в ФРГ. Делегация оказалась внушительной — 67 человек, даже лимузины, отмечает Коль в мемуарах, были доставлены из Москвы. Горбачев, по словам канцлера, выглядел намного лучше, чем осенью прошлого года, на свое положение смотрел с оптимизмом (Колю, как известно, в это время приходилось отбиваться от «заговорщиков» в собственной партии). Переговоры приобрели «открытый характер», в чем была заинтересована, прежде всего, немецкая сторона. Горбачев, Шеварднадзе и прочая номенклатура, реализуя «общечеловеческие ценности», быстро перенесли «братскую дружбу» с лидеров компартий на политиков иной формации, в общении с которыми уже не проходила роль «старшего брата». Впрочем, о ней и не вспоминали, открыто угодничая, добиваясь расположения у своих вроде бы еще идейных противников. Пресловутая «открытость», которой гордился Горбачев, поначалу даже шокировала западных политиков. Тот же Коль, например, не раз говорил, что «личная дружба не заменяет и не отменяет государственных интересов и целей».

Канцлер на переговорах (всего состоялось три личных встречи с Горбачевым), решительно взял инициативу на себя. Он поинтересовался реформированием ОВД, отметив, что Венгрия сама должна выбирать свой путь развития, и никто не должен навязывать ей свои указания. Горбачев возражать не стал (в августе 1989 г. он скажет Колю: «Венгры — хорошие люди». Видимо фраза была припасена заранее). Много говорили о ГДР. Коль посетовал, что Хонеккер отказом от «реформ» (то есть «перестройки») сам дестабилизирует положение в стране. В мемуарах написано, что Горбачев вновь не высказал никакой реакции. Ему все же не хотелось заниматься проблемой Хонеккера вместе с Колем, однако дал понять, что он дистанцируется от руководства ГДР. Закрывая эту тему, Коль сказал, что ему сейчас легче строить отношения с Москвой, чем с ГДР.

Доброе расположение канцлера не ускользнуло от Горбачева. Вечером 12 июня после обеда, устроенного в честь четы Горбачевых, состоялась совмес­тная, прогулка канцлера и генсека по парку. Погода была чудесной. Невдалеке блестел Рейн. Присели на скамью. Стайка молодежи узнала Горбачева. Посыпались вопросы, возгласы восторга… Для Горби это как елей. Коль вспоминал, что была идеальная обстановка для «открытого, дружественного разговора». И далее: «Мы были единого мнения, что германо-советские отношения должны отныне строится на новом базисе, тогда положение в Европе будет меняться к лучшему.., но проблема в том, что между отношениями стоит «часть Германии» — ГДР, но так не должно быть». Горбачев отвечал уклончиво и вроде бы привычно, что существование двух германских государств есть результат исторического развития. Но канцлер был настойчив, и, глядя на воду, продолжил витиевато: «Как Рейн несет свои воды в море, так же неизбежно рано или поздно придет германское и европейское единство… вопрос только в том: сделаем мы это в нынешнем поколении или будем откладывать дальше, сохраняя все существующие проблемы» (Коhl G. «Ich wollte Deutsch­lands Ein­heit». Веrlin. 1996). Канцлеру пришлось добавить, что «немцы не могут больше мириться с расколом». «Серьезная часть беседы закончилась. Пошли личные воспоминания о своей жизни. Горбачев поведал о том, что его дед сидел при Сталине; и он, значит, тоже как бы «жертва тоталитарного режима». Коль рассказывал о войне: был призван в вермахт подростком, но участвовать в боях уже не пришлось…

В свою резиденцию М. Горбачев возвращался поздно. Улицы были запружены народом. Возгласы, крики: «Горби! Горби!» Генсек вышел из машины. Окружили, тянут фотографии, книги, блокноты, клочки бумаги — «Auto­graph, Auto­graph.., Bitte, bitte…». Было от чего закружится голове… Ну как тут не пойти навстречу немцам, западным.., ведь так просят! На завтра переговоры продолжились. Горячев называл Коля уже запросто «своим другом». Тот продолжил разговор о Хонеккере, вновь посетовав, что ему «манеры Хонеккера с каждым разом становятся все менее понятными». Недавно его супруга Маргот, продолжал Коль, в обращении к общественности заявила, что «молодежь ГДР готова отстаивать социализм с оружием в руках против угрозы внешних врагов». Канцлеру хотелось бы узнать, кто в данном случае подразумевается под «внешними врагами»? Может быть, Венгрия или Польша, где успешно проводятся реформы? Горбачев уклонился от комментариев. Но его молчание было равносильно согласию.

По итогам визита Горбачев сказал, что «холодная война» между СССР и ФРГ закончилась, и отношения переходят в новое качество». Для западных немцев большего и не надо было. Они истолковывали эти заверения на свой лад, применительно к германскому вопросу, где только и могло появиться «новое качество». Сразу после своих встреч с Горбачевым, Коль позвонил за океан Бушу. «Старший брат» одобрил переговоры и сказал, что его отношения с Горбачевым будут развиваться лучше, чем при Рейгане, в этом уверяет его супруга Барбара, которая знает мнение Раисы Максимовны (Нэнси Рейган и супруга Горбачева не нашли общего взаимопонимания. Раиса показалась Нэнси заносчивой и высокомерной, так она пишет в своих мемуарах). Визит Горбачева в ФРГ, отмечал Коль, стал «надеждой для наших людей в ГДР». Так что падение Берлинской стены не есть результат наложения случайных эпизодов.

Перемены в ГДР, вызванные «ноябрьской революцией», а также «бархатные» и «не бархатные» революции в других восточноевропейских странах следовало закрепить и направить в русло становления «нового мирового порядка».

Коль прекрасно знал, что его личных усилий здесь явно недостаточно, да и не он должен был освятить начало этого процесса. Это сделали на Мальте 3 декабря 1989 г. Дж. Буш и М. Горбачев. Буш, разумеется, был главной фигурой. Бывший директор ЦРУ располагал всеми необходимыми документами, чтобы реально оценивать Горбачева и его перестройку. Он сам пишет в своих мемуарах, что спецслужбы США, проанализировав положение СССР, сделали следующий прогноз: «Экономические реформы Горбачева обречены на провал, а проведенные им политические изменения начинают порождать проблемы, контролировать которые он не в состоянии… Реформы достаточно серьезны для того, чтобы взорвать советскую систему».

Перед встречей на Мальте Г. Коль пишет письмо Бушу, где излагает содержание правительственной программы о восстановлении единства Германии из 10 пунктов, с которой он выступил 28 ноября 1989 г. в бундестаге. Помимо этого, в письме есть еще несколько любопытных пассажей. Коль, безусловно, зная, о чем может идти речь на встрече между Бушем и Горбачевым, предлагает свой вариант «философии Мальты»: главное преодолеть раскол Европы, то есть ликвидировать систему реального социализма.

В Европе не должно остаться ни одной страны, где бы не восторжествовала парламентская демократиям и рыночная экономика в приемлемом для Запада варианте. Собственно, только такой вариант обеспечивал воссоединение Германии (вспомним Аденауэра: в единой Евро — единая Германия). Далее Коль пишет, что перестройка в СССР оказалась необычайно важной для Запада, но в последнее время в СССР и партии растет сопротивление политике Горбачева, его популярность падает. Наш анализ, писал Коль, показывает, что в окружении Горбачева все больше выступают против направления и темпов реформ. Но, подчеркивает Коль, нельзя допустить, чтобы падение Горбачева состоялось именно сейчас. Коль, конечно, не знал, что еще 13 марта 1989 г. СНБ США принял документ, где прямо говорилось, что целью американкой политики должно быть не «оказание помощи» Горбачеву, а подталкивание СССР в нужном для США направлении.

О переговорах на Мальте до сих пор известно не все. Германская проблема, как пишет в своих мемуарах «Сугубо доверительно» А. Добрынин, принимавший участие в этой встрече в качестве советника Горбачева, подробно не обсуждалась. Главные участники, отмечает автор объемных воспоминаний, лишь обменялись мнениями относительно общих подходов к возможному объединению Германии. Однако судя по материалам пресс-конференции, которую провели Буш и Горбачев по завершении переговоров, германо-германские отношения были все же ключевыми на этой встрече. На встрече с прессой был задан вопрос: «Как вы оцениваете положение в Германии?» Горбачев пожелал начать первым: «Возможно, мы начнем с германского вопроса»? Однако аудитория поинтересовалась вначале мнением Буша, который попросил уточнить содержание вопроса, что и было сделано: высказаться насчет «плана Коля» из 10 пунктов. Как мы уже знаем, Буш имел возможность ознакомиться с этим «планом». Однако на пресс-конференции он ушел от комментариев. Президент сказал, что США, с одной стороны, заинтересованы в сохранении существующих границ в Европе, чтобы предотвратить тем самым возможные конфликты в случае их пересмотра. С другой стороны, США приветствуют все перемены в Восточной Европе, особенно падение Берлинской стены, но не собираются сами и не призывают других вмешиваться в их внутренние дела. «Это дело живущих там людей», — сказал Буш (как на самом деле было в ГДР, мы уже знаем). Горбачев в ответе был более пространен. Он напомнил, что в последнее время не раз высказывался по германскому вопросу (накануне прилета на Мальту в Италии Горбачев заявил, что объединение Германии — это «дело нескорого будущего»), Генсек сказал, что они с президентом уже обменялись письменными нотами по германскому вопросу, и его позиция заключается в том, чтобы этот вопрос решался в рамках СБСЕ, чтобы учитывалась реальность, а она такова: существуют два немецких государства, оба они члены ООН, суверенны и независимы.., а далее — свое излюбленное насчет истории, которая все рассудит. Вместе с тем он дал понять, что перемены возможны, главное, чтобы этот процесс развивался в нужном направлении… Естественно, что на публике оба президента не раскрыли мальтийских соглашений, но по тому, как Буш не забыл упомянуть об интересах США и НАТО, можно предполагать, что общий сценарий германского объединения был уже выстроен. Об этом пишет и сам Горбачев: «… не будь Мальты, не установи мы вовремя с Бушем личный контакт, не заработай наши министры опыта взаимодействия, уверен — мы оказались бы не подготовленными к событиям в Восточной Европе, и особенно в Германии». А вот мнение Скоукрофта, профессионального разведчика, соавтора книги «Трансформированный мир»: «Встреча на Мальте сработала намного лучше, чем я надеялся». Под этим имелись, в виду уступки, на которые пошел Горбачев. Что ж, администрация Буша была близка к тому, чтобы считать «холодную войну» законченной в свою пользу.

1990 г. принес дальнейшее ухудшение положения ГДР. Исход граждан продолжался. Только за январь ушло из республики не менее 50 тыс. Рушилась экономика, государственные структуры, отмечалось недовольство в армии… Следовало срочно определиться по содержанию процесса трансформации ГДР и ФРГ в единую Германию. Именно на это рассчитывал X. Модров, когда 30 января встретился в Москве с Горбачевым. Верный себе, генсек продолжал в те дни водить за нос Гизи и Модрова. Модрову он сказал, что «большинство в ГДР по-прежнему выступает за сохранение своего государства трудящихся» и не надо, мол, паниковать. Ханс Модров возразил, что все обстоит как раз наоборот, большинство поддерживает идею объединения. Модров изложил свой план «За Германию, единое Отечество» как поэтапное сближение двух немецких государств, надеясь, видимо, на то, что Горбачев поддержит его в противовес плану Коля.

В Бонне занервничали. Канцлер срочно запросился на визит и получил согласие. За день до прилета Коля, 9 февраля 1990 г. в Кремле побывал госсекретарь США Бейкер, которому удалось согласовать позиции США и СССР по отношению к объединению Германии и ее членстве в НАТО. Именно Бейкеру принадлежат уничижительные слова о Горбачеве и Шеварднадзе: «Эти политические лидеры очень спешат, словно их что-то подгоняет, но, похоже, у них нет какого-либо конкретного плана, они постоянно находятся в поисках каких-то инициатив, лишь бы были инициативы». Ничего не скажешь, точно подмечено.

10 февраля прилетели Коль и Геншер. С ними Горбачев повел себя менее уступчиво. Беседа оказалась продолжительной. Канцлер, явно сгущая краски, говорил о ГДР. Горбачев пообещал «подумать», «обсудить» и «переосмыслить». И тут же «переосмыслил», заявив, что пусть сами немцы решают вопрос о единстве нации. Колю пришлось даже переспрашивать, чтобы убедиться в услышанном. В благодарность за понимание, пообещал выделить СССР финансовую помощь на закупку продовольствия. Лично Горбачеву были выданы следующие гарантии: «Когда Вам понадобится помощь или поддержка, и Вы решите, что я могу помочь, прошу Вас сразу же обращайтесь ко мне. Можете быть уверены, что в моем лице Вы найдете внимательного адресата». Возвращаясь домой, в самолете, немцы бурно праздновали успех шампанским, приобретенным в Москве. Канцлер провозгласил главный тост: «За единую Германию!». То же самое, но менее решительно сделал Геншер. Эти кадры были показаны по телевидению ФРГ.

После выборов 18 марта 1990 г. и формирования правительства для окончательной ликвидации ГДР во главе с Лотаром де Мезьером в Западной Германии расписали процесс объединения по дням. Работа в буквальном смысле закипела. В ускоренном темпе шли переговоры по схеме «2+4». Сновали дипломаты, главные участники звонили друг другу, обменивались письмами, спешили на личные встречи. 31 мая в Вашингтоне в Белом доме встретились снова Буш и Горбачев. Переговоры шли в известном ключе: Горбачев вроде бы возражал, все-таки речь шла о НАТО, но его словесная шелуха быстро опала, и он сдался. Однако согласие на продвижение НАТО на восток, пусть пока по территории Германии, могло стоить Горбачеву поста генсека на предстоящем в июле XXVIII съезде КПСС. Именно это заставило его растянуть процесс. Словесной критики на съезде и адрес Горбачева было произнесено много. Но и только. А ведь генсек фактически утаил от ЦК и делегатов съезда данное им в Вашингтоне согласие на членство объединенной Германии в НАТО. Впрочем, центральным событием съезда стал театральный выход из КПСС Б. Ельцина. Горбачеву это в какой-то мере помогло устоять в противостоянии с оппонентами типа Егора Лигачева.

Западу давно было ясно, что Горбачев выполнит все, что предписано. Но его метания срывали график Коля, и тому пришлось вновь лететь в Москву. Необходимо было получить окончательный ответ от Горбачева о членстве ФРГ в НАТО и решить некоторые «технические» вопросы о завершении пребывания советских войск в Германии. Переговоры начались 15 июля в Москве. «Друзья» прекрасно понимали, что, пришло время ставить точку. Но Горбачеву хотелось еще потянуть, хотелось какой-то эффектной концовки, как-никак решалась не какая-нибудь, а германская проблема, рушилась Ялтин­ско-Потсдамская система, должно же потом «мировое сообщество» оценить его вклад. Именно в этом свете следует понимать встречу на Кавказе. Горбачев сам сказал Колю 15 июля: «Одними бумагами не решишь всего того, что мы наметили и чего желали бы для будущего. Нужен живой диалог, живое общение». Вот и повезли Коля на Ставрополье, на родину Горбачева, общаться…

Вот что пишет Хорст Тельчик о тех днях в своем дневнике (Теltschik H. 329 Tage: Innenan­sichten der Eini­gung. Berlin. 1991). Канцлер, отправляясь в Москву 15 июля 1990 г., был уверен в успехе, но помнил о том, что прошел XXVIII съезд, на котором Горбачеву пришлось все же нелегко. Видимо поэтому переговоры в Москве в мидовском особняке на улице А. Толстого ни к чему конкретному не привели. Горбачев сказал Колю, что тот «сейчас переживает свою перестройку» и «все, что канцлер делает, важно не только для Германии, но и Советского Союза». Генсека потянуло пофилософствовать и дальше, но канцлер его не поддержал. Вопрос о членстве в НАТО завис. Тогда и последовало предложение отправиться на Северный Кавказ, на родину Горбачева. Тельчик подробно описывает эту встречу в Архызе, который, по словам уже Горбачева, стал «символом германского объединения». Доверительные разговоры, прогулки по берегу Зеленчука, позирование перед объективами — таких сердечных встреч не было даже с руководителями братских компартий в Крыму. Теплый вечер, совместный обильный ужин. Горбачев делится воспоминаниями о том, как когда-то учил стихотворение «О, Танненбаум». От выпитого генсек делается совсем веселым, с юмором рассказывает, как пытался запретить в СССР употребление водки. Все переведено в разряд анекдотов. Раиса Максимовна сидит рядом с мужем. Она не сторонится дискуссии, держится непринужденно. Весела, открыта, непосредственна, очень симпатична и неназойлива. Тельчик отмечает: между супругами чувствуется полное взаимопонимание и согласие. Вечер продолжался долго. Заканчивали баварским пивом…

Расчувствовавшиеся «друзья» давали обещания не забывать и помнить… Горбачев вскоре станет «почетным гражданином» Берлина, из списков которых будет вычеркнут генерал-полковник Берзарин, первый комендант разрушенного войной города (в феврале 2003 года Сенат Берлина вернул советскому военачальнику звание почетного гражданина столицы за его заслуги в восстановлении Берлина — Б.П.). Посыплются и другие награды. Не забудут немцы и Раису Максимовну… Умирать пришлось ей на немецкой земле.

Я держу книгу Ганса Кляйна «Это началось на Кавказе. Решающие шаги в германском объединении». Книга издана в 1991 г. в Берлине. В ней, кроме текста, 117 фотографий и других документальных свидетельств. Автор — министр в кабинете Коля, входил в состав делегации, которая во главе с канцлером совершила «блиц-бросок» в СССР 15 – 16 июля — за 52 часа решив все проблемы. Мы задавали вопрос: «Зачем Горбачеву понадобился пикник на Северном Кавказе?». И вот ответ — для того, чтобы появилась эта книга. На одной фотографии улыбающиеся генсек и канцлер и тут же устанавливают на другой — «21 августа 1942 г.: солдаты вермахта на вершине Эльбруса устанавливают гитлеровский штандарт». На следующей странице изложение доверительной беседы Горбачева и Коля в окружении своих приближенных, а далее — описание боев на Кавказе и Ставрополье в 1942 г.. в тех самых местах, и соответствующие фотографии из немецких архивов. Есть ли эта книга в личной библиотеке бывшего генсека и экс-президента? После ее просмотра становится куда понятнее, почему Советский Союз просуществовал лишь год после объединения Германии.

Почему бы Горбачеву, наиздававшему своих «воспоминаний» в Германии, не пойти по такому же пути: на одной странице генсек и канцлер на берегу Рейна, а на другой — Знамя Победы над рейхстагом, или подписание безоговорочной капитуляции — фотодокументов у нас хватит. Но нет. Не таков Михаил Сергеевич. «Любовь» к Германии имела глубокие корни. Напомним, быть может, не всем известный сюжет, взятый из книги А. Коробейникова «Горбачев: другое лицо» (автор долгие годы работал рядом с Горбачевым в Ставропольском крайкоме КПСС). В годы войны часть Ставрополья была оккупирована немцами. В оккупации оказалась и семья Горбачевых. Мише в то время было 12 лет. Его мать, Мария Пантелеевна, много позже бесхитростно рассказывала настойчивым журналистам о том времени, как Миша без устали носил воду немцам в баню, ощипывал кур, старался не гневить немецких солдат. Что ж, не из каждого пионера вырастал герой. Строго судить не будем. Но как из этого пионера вырос президент СССР? После поездки на Кавказ пресса ФРГ писала о Коле в восхитительных тонах. «Ди Вельт»: «Коль — это Аденауэр и Брандт в одном лице». Сам канцлер считал, что такое редкое единодушие прессы, политиков, граждан наблюдалось впервые, и это был самый волнующий момент в его политической жизни. Встанем на его место и согласимся. Что касается Горби — то он тоже сделал свое дело…

Только недалеким политикам приходит сегодня в голову утверждать, что объединение Германии следует рассматривать как укрепление безопасности России. Этот миф развенчан продвижением НАТО на восток, а агрессия альянса против Югославии, возможно, высветила и нашу предстоящую судьбу. Неплохо бы помнить и о том, что ударную силу НАТО в Европе составляет бундесвер, что, кстати, страшит самих немцев (Шелген Г. Страх перед силой: немцы и их внешняя политика /​Пер. с нем. М., 1994). Буш и Скоукрофт в своей книге обоснованно отмечают значительные негативные последствия для СССР потери ГДР, которая была самым надежным военным союзником и наиболее важным экономическим партнером. Ее утрата разрушила всю оборонительную структуру СССР/России, созданную с таким трудом и во благо всей Европы. Приходится констатировать, что единая Германия не стала стабилизирующим фактором в Европе, а ее роль в становлении «нового мирового порядка» до сих пор мало кем учитывается. Необходимо также признать, что главным моментом германского воссоединения стал пересмотр итогов Второй мировой войны. В этом свете не стоит удивляться, что «Немецкая волна» не раз и не два озвучила якобы достигнутое «соглашение» между Шредером и Путиным: немцы готовы списать долги России за возвращение Калининграда. Да, можно водить неверующего канцлера по православным храмам и кататься с ним в русских санях, но долг, как говорится, платежом красен. Так что за германское единство полный расчет впереди.

Видимо следует сказать и о том, что к утверждениям о неизбежности объединения ФРГ и ГДР также следует относиться с немалой долей сомнения. Разве в Европе мало немецко-говорящих государств? Достаточно сослаться на Австрию, народ которой поддерживал идею аншлюса после Первой мировой войны, потому Гитлеру так блестяще он и удался. Тем не менее, Австрия существует как самостоятельное государство. И у ГДР были шансы оставаться «третьим государством одной немецкой нации». Даже Аденауэр высказывался за «австрийскую развязку» германского вопроса: наличие демократии и высокий жизненный стандарт вместо требований «национальной свободы».

Следует, видимо, напомнить, что «боннская демократия» оказалась устойчивой и стабильной в сравнении с «веймарской» потому, что отпали именно восточные земли, в которых культивировались прежде идеи юнкерства и пруссачества, и где традиционно к демократии относились негативно. Какой, в конечном счете, окажется новая «берлинская демократия» — способной или неспособной удержать различные право- и леворадикальные и националистические элементы от желания пойти по известному кругу, сказать пока нельзя. Но уже сегодня виден ее кризис. Как оказалось, а это можно было предвидеть, немцы сами далеко не готовы жить в единой Германии. Лозунг — «Мы один народ», сыгравший немаловажную роль осенью 1989 г., так и остался лозунгом, и поиски объединительной идеи для «осси» и «весси» все еще продолжаются. 

Впервые опубликовано: Молодая гвардия. 2002. №5/​6. С. 40 – 67.


 

У вас недостаточно прав для добавления комментариев.
Чтобы оставить комментарий, Вам необходимо зарегистрироваться на сайте.